— Теперь убедились? — Панко успокоился.

— Убедился… Садовый кооператив действительно поручил Панко реализовать ягоду на рынке, — говорит Томин дежурному. — Собираются на вырученные деньги коллективную теплицу строить.

— Во-он… Выходит, обознались… Ну, извиняемся, бывает.

— Да, товарищи милиция. Против частного сектора у всех предубеждение! А почему, я спрошу? Что мы у кого отнимаем! Только даем. Из ничего чего делаем. На нашем вот месте одни кочки росли. А теперь сады? Плохо?

— Отчего же. Хорошо, — вынужден согласиться дежурный.

— А рядом, между прочим, деревня запустела! — возбуждается Панко. — Мы землю окультуриваем. Что вырастет — все польза. Либо сами съедим заместо магазинного, либо кто-то тоже на доброе здоровье съест.

— Есть опасность такая — рецидив психологии, — входит во вкус беседы дежурный.

— Это понятно — рецидива мы боимся. А что люди от земли отвыкают — не боимся! Иные как живут: отработал и загорает на природе, магазинную картошку на костре печет, колбаской из гастронома закусывает. После него — кострище да битые бутылки. Я бы этих дачников… По мне, если есть какой клочок — хоть грядку, да вскопай, чем небо коптить! Но я за лопату — а общество уже, пожалуйста, косо смотрит!

— Ну, это прошло. Копайте. Все «за». Против, когда больно уж наживу качают.

— Опять поспорю. Вникнуть — откуда нажива?

— От продажи излишков.

— Так. А откуда излишки?! Работал больше — вот откуда! А кто те излишки съел? Империалисты?

— При чем империалисты?

— Именно что свои съели, советские. Теперь — зашуршал лишний рубль. Куда он денется? В магазин снесут. Рояль ли купят, насос для колодца — все одно государству отдадут. Так?

— Да вроде и так… А какая деревня-то запустела? По названию?

— Орловка деревня.

— Я ведь тоже с-под Курска, — со смущением произносит дежурный. — Да… Одно скажу — цена у вас немилосердная.

— Цена дорогая, это да, — вздыхает Панко. — Но у совхозов себестоимость — своя, у нас — своя. Мы же все руками. Да еще не умеем. Тяпки пудовые. Или навоз, скажем, — где он? Помощь нужна, товарищи. Может, частник-то сейчас новую форму жизни создает: умственный труд с физическим. Как, товарищ майор? — обращается он к Томину.

— Я не философ, я сыщик. И как сыщика меня интересует, за что вас били. Обознаться могли?

— Н-нет. Я один на рынке с черешней стоял.

— Пятьдесят рублей, я понимаю, это выдумка. Однако что-то они против вас имеют.

— Шишкина этого первый раз вижу.

— А остальных?

— Двоих — вчера.

— Вчера?

— Столкновение случилось. Я только подъехал — они к машине: «Двигай, дядя, на другой рынок, здесь тебе места нет». Я говорю, чем шутки строить, помогите разгрузиться. Думал, они к этому клонят, — поясняя, Панко трет палец о палец. — «Нет, говорят, проваливай». А шофер-то мой… тихий парень, но в кабине не помещается. Посмотришь — страшнее войны. Как он полез наружу — их ветром сдуло.

— И среди сегодняшних они были?

— Да.

— Перекупщики, товарищ майор, — уверенно говорит дежурный.

— Они предлагали вашу черешню взять?

— Нет… Да я бы и не отдал, между прочим.

Через день Томин заглядывает к директору рынка. Все доводить до конца — тоже автоматика. Директор — седой человек, подтянутый и точный в движениях, разговаривает с Томиным у широкого окна, откуда видна толчея в торговых рядах.

— Шишкина оформили по мелкому хулиганству.

— Да, мне доложили, — не удивляется директор.

— Может быть, вам известно и кто остальные трое?

— Точно не известно, но… понятно.

— Перекупщики?

— Видимо, да.

— Но потерпевший никому не составлял конкуренции: другой черешни на рынке не было.

— На следующий день появилась. Наше хранилище приняло две машины.

— Так. Заранее знали и держали место. Сегодня она в продаже?

— Разумеется.

— Иду посмотреть, кто торгует. Составите компанию?

За прилавком Панко взвешивает небольшую горку черешни, ссыпает в целлофановый пакет, протянутый покупателем, получает деньги. На ценнике перед ним — «6 руб. 50 коп». — А рядом еще двое с черешней. Ягода чуть покрупнее, на ценнике стоит — «7 руб».

Томин окидывает продавцов пристальным взглядом. Дождавшись, пока покупатель отойдет, обращается к Панко:

— Добрый день.

— Здравствуйте… — Панко машинально оправляет халат и, не зная, что сказать, начинает неумело сворачивать газетный кулек. Томин берет за черешок ягоду, пробует.

— Мм… Красота!

— Хорошая? — интересуется женщина, колебавшаяся, у кого купить — А то мне в больницу.

— Во рту тает.

— Свешайте полкило, — решается покупательница.

Пока Панко «с походом» накладывает черешню, Томин оборачивается к его семирублевому конкуренту.

— А ваша откуда?

— Полтавская, полтавская. Попробуйте, — откликается продавец с подчеркнутым радушием.

— Пресновата будет, — констатирует Томин, после тщательной дегустации и этим авторитетным замечанием побуждает еще кого-то предпочесть Панко. Директор наблюдает с усмешкой.

Томин снова придвигается к Панко.

— Знакомых не видно? — показывает глазами на соседа.

— Нет.

— Ну успеха вам! — И с сожалением говорит директору. — Не те.

— Тех здесь и не будет. Пойдемте, объясню.

Разговор продолжается в пустых рядах.

— Я распорядился, чтобы они убрались с рынка.

— Вот что… Подальше от меня?

— Нет, это дисциплинарная мера. На базаре нравы, конечно, базарные, но четверо на одного — уже чересчур.

— Чисто показной жест. Ваши перекупщики уйдут на другой базар, а те перекочуют сюда!

— Надеюсь. Буду огорчен, если этого не случится.

— Вы… откровенны.

— Оставьте саркастический тон. Перекупщик по-своему нужен.

— Тогда нужен всякий спекулянт, и зря мы их сажаем!

— Давайте поговорим спокойно, инспектор. Рынок — место для торговли, кусок пространства с прилавками. Мой долг, чтобы на это пространство доставляли продукты. Но мне никто не обязан доставлять. Мой поставщик в массе неорганизованный частник, колхозник, рабочий, много пенсионеров. Имеют они возможность сами стоять в рядах?

— Вероятно, не всегда.

— Далеко не всегда! Привезет человек товара на недельную торговлю, а свободен два дня. Да еще рвется магазины обегать, деревенские заказы выполнить. Он охотно сбывает пусть дешевле, но оптом.

— Все это ясно, но…

— А ясно вам, инспектор, что рынок не способен предложить частнику выход? Мы не можем никоим образом приобрести его творог или редиску. Я бы с радостью отдал часть пространства Центросоюзу. Пусть кооперация скупает на комиссионных началах.

— Так отдайте!

— Если б я ушел в отставку генералом, а не полковником, то, возможно, решал бы сам подобные вопросы.

— А пока предпочитаете терпеть племя паразитов.

— Давайте уж совсем закроем рынок! — прерывает директор. — Неровен час, кто наживется!

— Ладно, товарищ полковник, кончим спор. Что вам известно об арестованном?

— Кличка «Сеньор Помидор». Старшина перекупщиков на нашем рынке. А по слухам, в курсе ситуации и на остальных. На одном, допустим, огурцов целый рад, а на другом разбирают последние килограммы. Шишкин дирижирует: машина, не разгружаясь, едет туда.

— Поле-езный человек!

— В своем кругу большой человек, знаете ли… — Звучит это почти как предостережение.

Из здания народного суда выводят группу арестованных за мелкое хулиганство. Рядом стоит «автозак», куда их должны погрузить. Первым идет Шишкин. Взгляд его задерживается на стоящей неподалеку телефонной будке.

— Начальник, — обращается он к конвоиру у машины, — дозволь позвонить!

— Не положено, — отзывается тот довольно благодушно — мелкие хулиганы не убийцы, с ними можно либерально.

— Ну будь человеком — два слова. Птицы дома второй день не кормлены, понимаешь, нет? Жена не знает кого чем.